Не так сказал — пристрелят
У нас, наверное, полстраны не продвинулось в изучении иностранного языка дальше фразы «Ду ю спик инглиш». Но есть два государственных института, которые просто не могут обойтись без специалистов-переводчиков — это дипломаты и армия. 21 мая в России отмечается День военного переводчика. Мы решили расспросить человека, который имел прямое отношение к этой специальности, насколько она сложна. Знакомьтесь, директор муниципального музея «Шурави» Николай САЛМИН.
— Николай Анатольевич, как сложилось, что вам пришлось учить иностранный язык так всерьёз?
— Жизнь офицера непредсказуема. Вызвали в штаб, вручили приказ — и вот ты уже за тридевять земель продолжаешь службу. Так и со мной было. Закончил Свердловское высшее военно-политическое танко-артиллерийское училище, добросовестно служил в Чебаркуле, рос, был уже капитаном, пропагандистом полка. И вдруг в 1986 году направляют в Военный институт иностранных языков, который находится в Москве.
Приехал и стал учить дари́ — афганскую разновидность персидского языка. Хочу сразу оговориться, что военным переводчиком, таким, каким он в самом деле должен быть, меня назвать нельзя, и себя я таковым не считаю. За год язык толком не выучишь, можно лишь базовые знания получить. Хотя система подготовки была поставлена по принципу: не умеешь — научим, не хочешь — заставим. Уже через неделю после начала обучения мой преподаватель подполковник Владимир ЖУКОВ поставил меня перед окном и сказал: «Рассказывай, что ты видишь».
— К чему такая спешка?
— Я лишь через некоторое время узнал, что все переводчики уже прошли через афганские командировки по «второму кругу», сам менял переводчика в звании подполковника. Требовались свежие силы. К тому времени начали работать так называемые отделы спецпропаганды и работы с мирным населением, туда тоже требовались люди, владеющие разговорным фарси. Поэтому в неделю по 200, 300, 400 слов учить приходилось, разговаривать постоянно, и когда я однажды запросил пощады, мой преподаватель коротко ответил: «Ты на Урале служил? На Кавказе служил? На Украине? На Чукотке послужить хочешь»? Такую систему мотивации можно назвать варварской, но зато она была очень эффективной. Уже через год я прибыл в Афганистан в распоряжение командира 201-й мотострелковой дивизии.
— Как встретил Афганистан?
— Не ласково. Наша дивизия контролировала север страны: Холм, Аэйбак, Мазари-Шариф. Я повторю, что чисто военным переводчиком не был, скорее, выступал дипломатом. Моей задачей было общение с местным населением, пропаганда, доставка гуманитарных грузов, переговоры с полевыми командирами. Хотя приходилось и пленных душманов опрашивать.
Сказать, что воевал — не могу, отбивался, конечно, при нападении на колонны, в которых ехал. У меня были свои «боевые». Сопровождая КамАЗ, у которого в кузове крупа, мука, тушёнка, ширпотреб, одним словом, гуманитарная помощь, подъезжаешь к кишлаку метров за 300, автомат свой кладёшь демонстративно на броню БТР — и пошёл искать старосту. Без оружия. Один. Какой приём тебя ждёт — ты не знаешь. Бывало, что один выходил на десяток в упор наставленных автоматных стволов. Бояться нельзя. Ошибаться в речи — тоже. Там люди фанатично верующие, что-то не так скажешь, почтут за оскорбление — пристрелят и не спросят, как звать. А языком я владел всё-таки недостаточно. Прав был преподаватель, когда говорил, что языком овладеешь тогда, когда начнёшь видеть на нём сны. Сны я видел на русском, но к концу войны заговорил на дари относительно уверенно. Должен сказать, что главари банд, с которыми мне приходилось общаться, были очень образованные люди, учились во Франции, в Америке, видимо, имели там бизнес. Но были другие — фанатики, которые, кроме Корана, никаких знаний не имели. Население очень бедное. Что значит «очень»? Это когда килограмм риса был для семьи счастьем. Вот в такое социальное разделение общества мы попытались там вмешаться. Получилось — «не очень».
— До самого вывода войск служили?
— Да, обеспечивал. Ездил по кишлакам, договаривался. «Ахмет, ты «сидишь» на дороге — не стреляй, не минируй. Мы в твой кишлак три КамАЗа продуктов завезём». После посчитали, что только через меня гуманитарной помощи афганцам от СССР доставлено на 3 млн. инвалютных рублей. А сколько таких офицеров, как я, этим занималось? Приходилось и грозить: «Махмуд, ты «держишь» дорогу, мы уходим, так чтобы ни выстрела, ни мины. Видишь карту: вот твой дом, вот дом твоего брата, вот дом твоих родителей. Если сделаешь нехорошо — этих домов не станет». Восток, как говорится, дело тонкое. Дословно перевести, что тебе говорят, невозможно. Нужно следить за мимикой, жестами, по движению глаз угадывать намерения.
— После Афганистана пригодилось знание языка?
— Один раз. Помогал чекистам допрашивать какого-то крупного таджикского наркобарыгу. Что самое интересное, оказалось, что он бывший преподаватель русского языка и литературы. Просто «дурочку включил», думал, что ФСБ не сможет быстро найти переводчика…
